Зачем он рассказывал эту историю

Яна Гринберг, 26 лет, родилась в Ижевске, репатриировалась в 1999 году, офицер ЦАХАЛа, живёт в Хайфе.

Историю своего дедушки Яна слышала много раз. Это была страшная история, и Яна не хотела, чтобы он рассказывал ее снова. Но дедушка не уступал. Только спустя много лет Яна поняла, почему.

“Когда нацисты вторглись в Советский Союз, моему дедушке было 8 лет, – рассказывает Яна. – Его семья жила в деревне Моевка в Украине. Нацисты собрали всех евреев деревни, построили их в колонну и велели идти в лес – якобы для того, чтобы принести мешки с сахаром. Но мой прадедушка сразу понял, что за этим стоит. Он сказал своему сыну – моему дедушке: “Как только мы дойдем до леса, я дам тебе знак, и ты беги, быстро, как только можешь, беги и не оглядывайся”. И действительно, в лесу прадедушка улучил удобную минуту, дал дедушке шлепок и тот побежал. Немцы начали кричать и стрелять, но дедушка бежал, не оглядываясь, пока не залез на высокое дерево. И он сидел там, не шевелясь, и видел, как расстреливают всех евреев Моевки и всю его семью – маму, папу и трех сестёр.”

Как ему удалось выжить потом?

“Насколько я знаю, он продолжал скрываться в лесу и ему помогали жители окрестных деревень. Он выжил чудом. После войны дедушка несколько лет жил у своей тети, потом служил в армии. Демобилизовался и поселился в Ижевске. Там он женился на русской женщине и у них родилась дочь – моя мама. Она вышла замуж за русского парня, и так родилась я.”

Так почему твоему дедушке было так важно рассказывать свою историю по многу раз?

“Чтобы я помнила и знала, где мои корни. Ему это было важно. Я всегда была дедушкина внучка. Он растил меня и возился со мной больше, чем родители. Они всегда были на работе, а дедушка встречал меня после школы, разогревал обед, а потом мы играли в шахматы. Он жил с нами в одной квартире, а потом приехал вместе с нами в Израиль. Дедушка умер уже здесь, десять лет назад.”

Но связь между историей дедушки и историей евреев обозначилась не сразу. “В России я не до конца понимала, что такое “евреи”, – признаётся Яна. – И после того, как мы приехали в Израиль, это не сразу изменилось. Мне было 9 лет, мы поселились в Нацрат-Илите, который считается “русским” городом – здесь действительно живут много новых репатриантов. Субботы и праздники у нас дома проходили как обычные выходные. Мы ничего не отмечали в соответствии с традицией. Я начала приближаться к еврейству только после школы, когда поступила в хайфский Технион.”

Как это случилось?

“У меня был друг, он тоже приехал из России. Но он был из семьи отказников, его родители учили иврит ещё в Советском Союзе, и тогда же начали соблюдать традиции. Когда я с ними познакомилась, они были уже религиозными людьми. У них дома в Цфате я всегда чувствовала себя уютно, хорошо. А я во время учёбы в Хайфе жила в общежитии. По субботам я приходила в какую-нибудь пустую аудиторию Техниона, чтобы позаниматься. Наш факультет расположен рядом с синагогой, и оттуда до меня доносились звуки молитв и песнопений. Я очень люблю музыку – мои родители музыканты и дедушка очень хорошо играл на аккордеоне. Когда я слышала доносившиеся из синагоги мелодии, я думала – почему я не там? И в какой-то момент у меня всё сплелось воедино: дедушкина история, семья моего друга из Цфата, молитвенные напевы.”

Тогда ты решила пройти гиюр?

“Да. Я увидела объявление, что в Хайфе производится приём на курс подготовки к гиюру. Тогда же я попробовала соблюдать шаббат, может быть, не на сто процентов, но, в общем, как могла. Но пройти гиюр я не успела – меня призвали в армию. Когда меня зачисляли на офицерские курсы, я взяла со своих командиров обещание, что они отпустят меня на курс “Натив” и на семинары.”

Так всё и произошло?

“Да, всё так и было. На курсе я узнала много нового об истории Израиля и истории сионизма. Курс “Натив” – это безусловно положительный опыт, это здорово.”

Как родители приняли изменение твоего образа жизни?

“Это было непросто, но мы все приложили усилия для того, чтобы преодолеть трудности. Когда я приезжаю к родителям в Нацрат-Илит, я стараюсь привезти что-нибудь, что я сама готовила. Когда мы зажигаем субботние свечи или делаем Авдалу, я произношу благословения и по-русски, это всех нас как-то сближает. А если я остаюсь у себя в Хайфе, то мы говорим по телефону в пятницу и на исходе субботы. Ничего страшного, мы к этому уже привыкли.”